Ректор Казанской консерватории Рубин Абдуллин в интервью программному директору радио «Орфей» Евгению Кобылянскому рассказывает о предстоящих юбилеях, органном фестивале и о главной миссии музыкантов.
Е. Кобылянский: Рубин Кабирович, у вас в этом году огромное количество разных юбилеев, связанных и с вашей творческой деятельностью, и с вашими начинаниями. Исполняется 30 лет с того дня, как вы возглавили Казанскую консерваторию.
Р. Абдуллин: Честно, я не придаю этому никакого значения, потому что я работаю не от юбилея к юбилею, а по компасу музыкальной культуры.
Е. Кобылянский: То есть для вас важнее не то, что сделано, а то, что ещё предстоит сделать?
Р. Абдуллин: Для меня важен сам процесс. Ведь роль каждого музыканта и в его собственной жизни, и в жизни окружающих его людей можно назвать ролью посредника между широкой публикой, публикой специальной, интересующейся определёнными видами и направлениями искусства, и великим прошлым нашей страны, Европы и всего мира. Это очень тяжёлая миссия.
Е. Кобылянский: В своей просветительской, концертной, преподавательской деятельности вы поднимаете огромные пласты современной и старинной музыки. Естественно, это интересно профессионалам. Но как привлечь непрофессиональную аудиторию? Как приобщить любителей к классической музыкальной культуре?
Р. Абдуллин: Каждый человек по-своему понимает, что такое музыка. Для одних это заткнутые уши и запрограммированная попса, а для других это смысл жизни. Основная миссия каждого музыканта – средствами искусства осчастливить людей, окружающих его, независимо от того, музыкант это или человек, который вообще впервые слышит классическую музыку. Ведь не секрет, что даже на больших концертах с известными коллективами можно заскучать, когда музыка продуцируется в коммерческих целях и не поднимается выше ксерокопии в звуковом смысле. А есть концерты-открытия, где нет места равнодушию и где музыканты выкладываются на двести процентов. Это именно тот отряд исполнителей, которые должны сделать мир совершеннее, помочь политикам договориться, помочь народам понять друг друга и восстановить гармонию международных отношений. И я полагаю, что большая часть моих коллег в Казанской консерватории занимается именно этим. Консерватория всегда была для меня фундаментом, дающим образование, специальные знания, практику и возможности молодым людям, которые решили посвятить себя этому трудному делу. И Казанская консерватория стала таким учебным заведением.
Е. Кобылянский: Сегодня наблюдается тенденция, когда большой заслугой музыканта в восприятии публики, не очень глубоко разбирающейся в классической музыке, является исполнение «громко, быстро, технично». На ваш взгляд, такая тенденция опасна?
Р. Абдуллин: Опасна. Особенно опасна она для молодых людей, которые связывают успех со скоростью, с силой звука, с эпатажем. Сейчас время больших сценических амбиций. Какой-то человек думает: «Вот я сыграю быстрее и громче, чем Денис Мацуев, и всё у меня будет в порядке». Но не тут-то было. Человеческое восприятие требует, чтобы не просто что-то прозвучало, а чтобы его затронуло, задело за живое, чтобы кровь закипела: «Откуда это? Почему я до сих пор этого не знаю? Это меня волнует!» Если произведение понято, прочувствовано и впитано исполнителем до глубины души, оно дойдёт до каждого, кто сидит в зале, и слушатель уйдёт с концерта другим человеком. А потом он безотчётно станет повиноваться этому воздействию и, находясь в пробке, в людской толчее или в условиях быта, оно будет управлять им.
Е. Кобылянский: Как вы считаете, есть ли смысл в консерватории как в альма-матер классического музыкального образования вводить новые дисциплины и направления, связанные со звукозаписью, продюсированием и призванные пропагандировать высокую музыкальную культуру?
Р. Абдуллин: Не замечать того, как стремительно меняется мир, – значит посадить отрасль образования в прошлое. Мы уже вросли в XXI век со всеми его атрибутами: самолёты летают быстрее, поезда летят почти как самолёты. Мы, музыканты, ориентируемся на великие достижения прошлого. Но их сегодня можно преподносить, используя новые способы общения с людьми, продвижения в профессии. И поэтому то, что вы занимаетесь пропагандой классического наследия и делаете его доступным любому водителю такси и любому слушателю радио «Орфей», я считаю важнейшим движением в области высокой культуры. Она должна быть доступна всем, кто тянется к ней.
Е. Кобылянский: Рубин Кабирович, расскажите, пожалуйста, о предстоящем форуме органного искусства: какие ожидаются новации в репертуаре, на что стоит обратить внимание?
Р. Абдуллин: Наш органный фестиваль растянут во времени. Очень многое зависит от того, к какому инструменту приезжает тот или иной исполнитель. Музыканты изучают в интернете диспозиции нашего органа и в соответствии с этим предлагают программу. Стиль инструмента неоромантический, но он очень приспособлен для исполнения Баха. Наш орган располагает широкой колористической шкалой: на нём можно играть и раннее барокко, и возрождение.
Е. Кобылянский: Он обладает своим звуком и своим характером.
Р. Абдуллин: И своим лицом.
Е. Кобылянский: Насколько я успел заметить, он коррелируется с акустикой зала.
Р. Абдуллин: Просто это создавалось в одно и то же время одними и теми же умами.
Е. Кобылянский: Большая редкость в нынешнее время.
Р. Абдуллин: Да. Для меня большим праздником стал конкурс органных композиций. Мы решили отойти от шаблона конкурса исполнителей, в котором набили руку целые поколения музыкантов, освободить участников от обязательств и предоставить простор для творчества. Конкурс состоял в том, чтобы автор, который присылает нам на отбор своё сочинение, имел право сесть за инструмент, сыграть самому или доверить кому-то. В качестве председателя жюри был приглашён Зигмунд Сатмари, известный импровизатор и композитор.
Это был короткий взгляд на то, каковы тенденции в мире современной музыки для органа. Спектр оказался очень широким и убедительным. Кто-то построил свою композицию на фольклорном материале, но в классических канонах вариаций, как Тимур Халиуллин – замечательный исполнитель, лауреат многих конкурсов. Он сыграл свою композицию наизусть. Кто-то, хорошо зная инструмент, распорядился им очень смело, как Эльмир Низамов – наш молодой композитор, который имеет уже несколько опытов обращения к органному творчеству. Кто-то впервые попал за инструмент и пытался найти соответствие тому представлению, которое у него созрело. Присутствовали и опыты с классикой. Скажем, мы слышали, как звучат на органе «Половецкие пляски» Бородина. Они как будто написаны для этого инструмента! Но все участники были свободны в своём выборе. Любопытно, что мнения членов жюри по поводу одного и того же сочинения были часто диаметрально противоположными.
Е. Кобылянский: Значит, на сегодняшний день органное искусство пополняется свежими идеями?
Р. Абдуллин: Даже не то слово. Я часто говорю ученикам: «Если вы почувствовали, что знаете орган, не верьте самому себе. Вы сядете за другой инструмент (а двух похожих в мире нет), и он вам скажет: „Ты ничего не знаешь – вот это есть только у меня!“»
Е. Кобылянский: Поделитесь вашими творческими планами.
Р. Абдуллин: Мне предстоит сыграть в одном из старейших залов Петербурга программу в рамках абонемента, посвящённого Баху. После этого я улетаю в Китай, в Харбин. Там просили Мусоргского. Но к Мусоргскому будет ещё Бах и пьеса Губайдулиной «Светлое и тёмное». Оттуда я перелечу во Франкфурт. Такой будет у меня отпуск: Петербург, Харбин, Франкфурт.
Е. Кобылянский: Сегодня нас ждёт интересный концерт.
Р. Абдуллин: В этом концерте – тридцатилетний опыт работы Лео Кремера с несколькими поколениями молодых музыкантов Казани.
Е. Кобылянский: Конечно, для музыкантов, которые играют в студенческом оркестре, опыт работы с таким мастером бесценен. А с какими ещё дирижёрами такого уровня вам хотелось бы соединить ваш оркестр?
Р. Абдуллин: Наш оркестр играл и с Михаилом Плетнёвым, который вырос в нашей школе-десятилетке, и с Натаном Рахлиным, и с Фуатом Мансуровым; Гергиев управлял Восьмой симфонией Малера. Мы используем такие возможности, хотя чем крупнее личность, тем труднее до неё добраться. Я жалею, что здесь не было Рождественского. Я жалею, что здесь не было Светланова.
Е. Кобылянский: А вы вживляете в оркестр педагогов, опытных музыкантов?
Р. Абдуллин: Нет, нет. Я с гордостью могу сказать, что вот уже много лет при приёме в консерваторию мы выдерживаем очень трудный принцип – Принцип оркестровой партитуры. Сейчас внутри консерватории три оркестра: оркестр школы-десятилетки (плюс первый курс), основной состав, который выступит сегодня на сцене, и оркестр оперной студии. Спросите, в какой консерватории есть духовой оркестр. А у нас такой оркестр есть и в консерватории, и в школе-десятилетке.
Главное, что есть в нашем коллективе и чем я очень дорожу, – это атмосфера доверия. В доверии – бОльшая сила, чем в диктатуре. И когда эта сила проникает в классы по специальности, в ансамбль, в оркестр, она объединяет людей. И тогда каждый чувствует, что его роль очень важна.
Е. Кобылянский: Коль скоро доверие появляется в отдельно взятом коллективе, есть надежда, что оно появится и в обществе.