Дмитрий Сибирцев – человек, которому удивительным образом удается успешно сочетать в себе роли музыканта и менеджера. Вечером ему рукоплещет Кремлевский дворец, а утром он принимает решения о том, какие премьеры «Новая Опера» покажет в новом сезоне, где еще пройдут концерты «ТенорОв XXI века», а днем – репетирует вместе с коллегами новые программы.
Дмитрий Сибирцев
С частью «ТенорОв XXI века» вы познакомились, когда работали в Фонде Ирины Архиповой. Как формировалась команда и подбирались участники?
Сначала существовала теноровая программа самого Фонда Ирины Архиповой, которую инициировал Владислав Иванович Пьявко. Она называлась «Владислав Пьявко и компания. Парад теноров». Участников таких концертов мы обсуждали вместе с Владиславом Ивановичем. В основном это были солисты, которые победили на каких-то международных конкурсах, проводимых под эгидой Фонда Ирины Архиповой, или те певцы, которые сотрудничали с Фондом. Среди них был Михаил Урусов, самый любимый тенор Ирины Константиновны в то время. Были и солидные певцы из Большого театра, которые впоследствии из-за занятости и развития карьеры в таких проектах принимать участие не смогли. Как лауреат конкурса имени Чайковского и конкурса «Янтарный соловей» в этот проект влился Максим Пастер. Однажды в одном из концертов по необходимости принял участие Александр Богданов, и так всем приглянулся, что стал постоянным участником наших программ. Он привел друга – коллегу по театру «Новая Опера» Александра Скварко. Вместе со мной за роялем, эти солисты стали постоянными участниками теноровых программ Фонда. Было еще два-три тенора, которые пели достаточно часто. Программы строились по принципу «мы с маэстро, Владиславом Ивановичем Пьявко будем петь песни, а в конце все вместе возьмем высокую ноту». Это было достаточно незатейливо. Мы пели неаполитанские песни, оперные арии, романсовые программы, русские народные песни в сопровождении оркестра и под фортепиано. На мой взгляд, тогда единственная серьезная в плане очень скрупулезной подготовки была программа песен военных лет. Еще был опыт, когда мы спели вокальный цикл Александра Морозова на стихи Николая Рубцова «Русский огонек» в концертном зале «Россия», тогда еще не разрушенном. Потом нам захотелось уйти от такого формата концертов, и мы впятером решили плыть дальше самостоятельно. Поступили первые предложения на выступления. В это же время в Россию после девяти лет, проведенных в Италии, вернулся прекрасный тенор Эдуард Семенов, к сожалению, уже сильно подорвавший за эти годы здоровье, что впоследствии привело к трагическому исходу. Какое-то время он работал с нами. Нас стало шестеро. Еще через год пришел Саша Захаров, которого привел Максим Пастер как своего товарища по постановкам в Большом театре. Этой семеркой мы выступали постоянно в течение долгого времени. В 2010 году после обширного инфаркта ушел из жизни Эдик, и нам пришлось немного посмотреть по сторонам. Ведь очень часто бывало так, что нас просили одновременно выступить на нескольких мероприятиях. Мы решили, что нужно иметь хотя бы две четверки, чтобы одна ехала в один город, а вторая выступала, например, в Москве. Мы добавили Георгия Фараджева, солиста «Новой оперы» и Сережу Писарева, который блестяще работал три года, но потом уехал в Германию, в Лейпцигскую оперу. В этом году он возвращается и будет работать с нами дальше. Были еще некоторые артисты, которые время от времени принимали участие в нашем проекте. Это и украинский тенор Саша Островский, и Рома Муравицкий, которому мы очень благодарны, что он нас часто выручает. Некоторое время проработал очень хороший тенор Артем Голубев, но он уехал работать в провинцию. Последние год-два у нас появились еще два солиста: Станислав Мостовой и Дмитрий Бобров. Стасик на время занял нишу Сережи Писарева, сейчас они будут делить ее вдвоем, а Дима заменит, по крайней мере тембрально, Мишу Урусова, который уехал два года назад на постоянное место жительства в Америку. Мы очень скучаем, но ничего поделать не можем. Последнее время нас всего девять, и когда серьезный большой концерт, мы выступаем полным составом, а если концерты небольшие, то мы едем четыре-пять-шесть участников. Потому что обязательно в это время кто-то занят в своем театре или уехал на гастроли. Я всегда говорю, что «ТенорА ХХI века» - это и один солист тоже. Периодически ребята представляют наш проект на своих сольных концертах в разных городах. Каждый из нас – солист, а то, что мы делаем вместе, это такое совместное удовольствие, а ни в коем случае, не основа репертуара нашего коллектива. Конечно, когда нас показывают в телепрограммах, чаще всего выбирают одну общую песню. Я в последнее время очень жестко определил, что на такие проекты мы ходим не более, чем четыре человека, чтобы не возникало ощущение, что мы – хор или что-то в этом роде. Мы и не можем петь хором, поскольку у нас голоса на одной высоте. Наш принцип можно назвать «Доминго-Паваротти-Каррерас» - их соединение в одном концерте прекрасно, а публика может выбрать того, кто ей больше нравится, и получать удовольствие. Это самое главное.
В вашем проекте огромное количество программ….
Их всего 48. Я веду статистику произведений с самого начала нашего коллектива, и сейчас таких произведений набралось более двух тысяч. В наших программах всегда заявлено 50-60 произведений, а не 10-15. В зависимости от того, кто из солистов участвует в конкретном концерте, программа несколько варьируется. Есть песни, которые знают и хотят петь все. Но если у нас в концерте нет, например, Георгия Фараджева, то вряд ли песню «Estrellita» споет кто-то другой. «Jurame» на протяжении пяти лет пел Максим Захаров, и это был практически единственный тенор в России ее исполнявший – она очень сложная. Но ребята подтянулись и через какое-то время и Фараджев, и Богданов, и Бобров ее пели. Я всегда стараюсь исходить из положительных качеств каждого певца и давать ему то, что у него лучше получается. Неслучайно люди, которые приходят к нам на концерт и пишут письма, часто отмечают, что они никогда не думали, что вот этот певец, например, настолько артистичен, музыкален и обладает таким диапазоном. Я вытаскиваю то, что порой не могут вытащить люди, которые работают с этими людьми. От чего получаю огромное удовольствие. Самое главное, чтобы им было интересно, и они не воспринимали наш проект как повинность. В год мы даем 100-120 концертов. А в 2017 уже восемьдесят раз вышли на сцену. Нас очень много приглашают. Я думаю, в этом году будет порядка 150, а то и 200 выступлений, а из них, надеюсь, 60 больших концертов полным составом. Каждый год мы даем восемь концертов в Доме музыки: четыре в рамках абонемента в Камерном зале, один концерт в Театральном зале, три концерта в Светлановском зале. Выступаем там с оркестром «Русская филармония» или же нас приглашает продюсерский центр Дома музыки. Бывают и другие выступления. Например, концерт в Кремле, который нам, опять же, предложил оркестр «Русская филармония».
Как вы отбираете песни для программ?
Бывают тематические варианты. Когда мы поняли, что у нас набралось более двадцати итальянских эстрадных песен, мы сделали программу «Итальянская коллекция». В эту программу не входят неаполитанские песни, которые уже стали классическими. Для них у нас есть программа «Под солнцем Неаполя», куда не входят эстрадные песни. В программу «Посвящение Паваротти», которую мы в этом году будем много раз исполнять, включили и оперные арии, и самые знаковые неаполитанские, эстрадные песни из его репертуара. В первом отделении программы «Путешествие из Италии в Россию» - неаполитанские песни в сопровождении народного оркестра, во втором – русские тоже в сопровождении народного оркестра. «Страсть» - это знаменитые испанские и латино-американские мелодии, «Музыка кино» - песни из кинофильмов.
Есть песни, которые кочуют из программы в программу. «Por una cabeza» – знаменитое танго Карлоса Гарделя, подходит и к музыке кино, и к программе «Страсть», и «Золотым шлягерам о любви». Поем мы и советские песни, разделяя их по композиторам и темам. Есть отдельное направление «ВИА», где мы исполняем лучшие песни вокально-инструментальных ансамблей советской эпохи. Отдельно есть огромная программа песен Бабаджаняна, из которой можно сделать два концерта.
Есть монографические программы, посвященные певцам. Марио Ланца, Лучано Паваротти и Муслим Магомаев, которому мы посвятили программу «Нет песен без тебя», сделанную еще при его жизни. Мы просто хотели исполнить песни Арно Бабаджаняна, которые пел Магомаев. Сделали двадцать песен, исполнили их сначала в Костроме, потом в Москве, а на следующий год Муслима Магомаева не стало… С тех пор эту программу поем в Доме музыки, а в этом году она была исполнена в Кремле.
Еще не зная о предстоящем концерте в Кремле, но видимо, как-то его предвосхищая, мы в октябре 2016 сделали вариант программы, где в первом отделении звучат не только песни Бабаджаняна, но и зарубежные шлягеры из репертуара Магомаева. Мы выбрали самые знаковые. Нельзя было обойти и его любовь к Марио Ланца, о котором он сделал цикл телепередач и исполнял его песни. Чтобы представление слушателей в Кремле было максимально полным, мы добавили туда четыре песни из мультфильма «По следам бременских музыкантов», в котором он озвучивал всех героев. Я был воспитан на мультфильме «Бременские музыканты», и мне безумно нравилось то, что делал Олег Анофриев. Для меня это было все. Потом, когда я увидел мультфильм «По следам бременских музыкантов», у меня возникло детское отторжение. Я не понимал, почему у Трубадура другой голос, почему у Атаманши другой голос и т.д. Потом, конечно, я понял, что Муслим Магомаев сделал все абсолютно фирменно и здорово. Когда нам говорят, почему вы поете песни тенором, если Магомаев был баритоном, это такая же глупость, как мое детское неприятие. Магомаев пел так, как он пел, мы не стараемся его копировать, а хотим показать, что у этих песен есть и теноровое звучание. Иногда даже меняем форму и структуру песни, если хотим что-то повторить. Достаточно послушать, как поет «Ноктюрн» Максим Пастер или «Свадьбу» Александр Захаров, как все становится на свои места. Ребята делают это в своей манере, со своим отношением и делают это так, как другие бы не смогли. Сейчас эта тема очень эксплуатируема – каждый баритон считает своим долгом посвятить программу Муслиму Магомаеву, но беда этих баритонов в том, что они пытаются копировать манеру, что по сути невозможно.
ТенорА XXI века
При таком количестве программ и концертов ежегодно у вас очень мало записано дисков. В 2011 году вышел диск с записью концерта в Австрии и готовился еще один с песнями, которые писались специально для вас…
К сожалению, этот диск не вышел. Есть живой видеоальбом с концерта в Австрии, вышел диск «Золотой век советского танго» - совместная работа с оркестром Юрия Медяника, где мы поем танго и песни 30-40х годов. У четырех солистов: Максима Пастера, Александра Захарова, Александра Богданова, Михаила Урусова, - выпущены сольные диски. Мы выпустили презентационный альбом, в котором собрали самые лучшие концертные записи. Есть еще живая запись «Passion» из концертного зала Чайковского 2015 г. В проекте – выпуск DVD с нашего проекта в «Вегас-сити-холл» в этом году. К сожалению, участие некоторых других коллективов накладывает сложные обязательства, поэтому иногда достаточно какого-то большого эфира на телевидении, чтобы не выпускать DVD. Есть прекрасные программы Бабаджаняна и песен военных лет, записанные еще в 2008 году, но мы пока их не выпускаем хотя, на мой взгляд, это были очень хорошие концерты. Может, когда-нибудь мы их выпустим. Огромное количество студийных записей. Есть и синглы, например, с песней «Там, у стены плача», которая был специально написана для наших израильских гастролей и имела там большой успех. Мы ее поем и на русском, и на иврите.
Как вы относитесь к телепроектам на стыке классики и массовой культуры? Например, проекту «Русские теноры»?
Знаю такой проект, Сережа Писарев пришел к нам именно из него. Вместе играем в футбол с Пашей Ивановым и Ваней Викуловым. Из этого проекта вышло два коллектива, которые разделились. Начинали они как «Новые голоса», а сейчас есть «Новые голоса» с усеченным составом и проект «Viva», где работают Саша Балыков и Миша Давыдов.
Нам с Максимом Пастером предлагали принять участие в «Русских тенорах». Это дело хорошее, но только к слову «тенор» проект не имел никакого отношения. Там были и басы, и баритоны. В том, что из ребят получились отдельные группы, я не вижу ничего плохого. Я люблю, когда люди занимаются творчеством. Но эти проекты ни в коем случае не отождествляются с тем, что делаем мы. Иногда обыватели нас называют оперным хором Турецкого. Это совершенно неправда. Хором мы петь не умеем. У нас разные направления.
Сейчас почти в каждой уважающей себя концертной организации появились трио теноров. Они поют примерно в том же аспекте, как мы начинали у Владислава Ивановича Пьявко. Мы работаем не так. Каждый день у меня проходит одна-две репетиции с солистами. К большой программе мы готовимся не меньше двух-трех недель, собираясь фактически каждый день, вычищая какие-то вещи и решая, какая фраза у кого лучше получается. Главное, что ребятам интересно, они творчески развиваются и чувствуют себя гораздо более востребованными, чем если бы они пели только свои партии в оперных спектаклях. То, что наш проект имеет долгосрочную перспективу, это абсолютно точно.
По вашему мнению, кто такой сегодня тенор XXI века?
Тенор XXI века – это человек, который может спеть Песенку Герцога или Арию Калафа в «родных» тональностях. Человек, который поет «Утро туманное» в диапазоне октавы, не тенор. ТенорА XXI века могут благодаря своей школе, своему здоровью, своему творческому интересу к профессии могут петь музыку абсолютно любого направления, при этом оставаясь певцами оперными. Я не говорю, что мы все произведения поем оперными голосами, но все ребята остаются оперными артистами. Непреложное условие работы в нашем проекте – быть солистом оперного театра или же иметь там большой опыт работы. Это просто обязательно.
Давайте поговорим о театре «Новая Опера». В одном из интервью вы сказали, что ваш театр – театр дирижерский. Он таким и остался до сих пор?
Он всегда был дирижерским. Это держалось на нескольких именах: Евгений Владимирович Колобов, основатель и руководитель театра до самого последнего дня своей жизни; Эри Класс, который не дал театру в трудное время серьезно просесть и после ухода из жизни Евгения Владимировича принял дела; Феликс Коробов — яркий музыкант и человек, который сейчас возглавляет Театр им. Станиславского и Немировича-Данченко; Ян Латам-Кёниг, которого уже застал я как главного дирижера театра, и когда я увидел, какого уровня и образования этот музыкант, естественно ничего не стал менять. Мне очень нравится, что он делает, у нас большие планы. Люди такого уровня заставляют и позволяют говорить о «Новой Опере» как театре дирижерском. У нас никогда не было главного режиссера того уровня, как Бертман, Титель, Александров, Исаакян. Поэтому никакого отношения к режиссерскому театру мы не имеем. Мы всегда на этом стояли.
У нас всегда делался упор на музыкальную составляющую. Не взирая на все пертурбации, «Новая Опера» за годы существования поставила в Большой театр, Театр Станиславского и мировые оперные театры такое количество артистов, что если сейчас их собрать, получится самая сильная труппа в мире. Это уникальные ребята. Митя Корчак, Катя Сюрина, Катя Баканова, Сережа Артамонов сейчас на Западе, Агунда Кулаева, Игорь Головатенко, Олег Долгов — в Большом. Но Агунде, Олегу и Игорю удается с успехом петь на этой сцене, объем их голоса и школа им это позволяют. А для некоторых — это проблема. Большие сцены разрушительно действуют на голоса, Многие ребята из тех, кто сначала работал у нас, а потом ушли в Большой, но решили вернуться, приходили, мы их слушали, но не могли взять, потому что те, кто работает у нас сейчас, сильнее. Я считал и считаю, что если брать общий средний уровень нашей труппы, он окажется самым сильным в Москве. Я об этом везде говорю и всегда готов спорить. Мы можем подряд собрать два каста на один спектакль, и один будет лучше другого. Так было в свое время с «Ромео и Джульеттой», когда экспертный совет решил выдвинуть на «Золотую маску» Иру Боженко и Лешу Татаринцева, нам было и приятно, и спорно. А почему не Иру Костину и Георгия Васильева? Кроме того, у нас есть еще один прекрасный Ромео — Георгий Фараджев и еще три Джульетты — Елена Терентьева, Галина Королева и Екатерина Миронычева. Наша труппа большая и мобильная. Мы позволяем ребятам ездить на гастроли. Они возвращаются и, вдохновленные, работают в нашем театре на полную катушку. Я веду такую политику. Людям надо всегда давать возможность развиваться творчески. Приведу в пример Лешу Богданчикова. Огромная разница между тем, как он пел Онегина на своих первых спектаклях здесь и как стал петь его, когда поучаствовал в гамбургской постановке, переосмыслив его. Какой опыт приносит театру Борис Стаценко, который поет не так много спектаклей, но каждый из них – штучный товар и замечательная история. То отношение, которое есть у Василия Ладюка – пример настоящего служения театру. Он использует любую возможность, чтобы спеть здесь, несмотря на свой сверхплотный график. Как только у Игоря Головатенко возникают свободные окна, он всегда просит поставить в них наши спектакли. Агунда Кулаева тоже с радостью поет у нас, особенно когда ей удается спеть вместе со своим супругом Лешей Татаринцевым. Так что все двигается. У нас были случаи, когда прекрасная певица Виктория Яровая уехала на год работать за рубеж, а вернувшись, мы взяли ее обратно. Есть те, кто считает, что мы создаем какие-то особые условия для этих певцов, но пусть чаще смотрят на себя в зеркало и ищут ответ на вопрос «а что же я не сделал, чтобы стать таким, как они».
Помимо музыкальной составляющей, важную роль играет визуальное решение спектакля, в котором ваш театр в последние годы выдает весьма нетривиальные варианты….
У нас изменился подход к приглашенным специалистам. Если они со стороны, мы следим за тем, что они делают, ведем их. Мы никогда бы не пригласили к нам Арно Бернара, если бы я не видел его постановки в Михайловском театре, потому что в тот момент, особенно на волне достаточно сложных по восприятию спектаклей, как «Пиковая дама», как проект «DIDO», как «Свадьба Фигаро», нам нужна была традиционная красивая костюмная история, которая бы во многом нас примирила с теми зрителями, которые другого не приемлют. К Арно могут по-разному относиться критики, но он рассказал историю, которую написал Гуно по Шекспиру. Он сделал это безукоризненно, каждого артиста он вытащил в выгоднейшем свете, он блестяще развел каждую мизансцену. Это тот подход к оперному театру, который мне близок. С другой стороны, есть наши штатные режиссеры Екатерина Одегова и Алексей Вэйро, которым я даю возможности ставить спектакли. Катя делает свои постановки абсолютно по-разному. У нее много идей, и она умеет остановиться на грани традиционного и нетрадиционного, сохранив четко историю и взаимоотношения между героями.
То, что за «Саломею» получила «Маску» наша художница, говорит о том, что театральное сообщество смотрит за теми изменениями, которые происходят у нас. Когда я пришел в театр, то увидел совершенно жуткие по своему оформлению спектакли, которые либо уже исполнялись на сцене, либо были в процессе подготовки. Я бы сам никогда бы в жизни не выпустил такого «Трубадура», как есть у нас, но я прекрасно понимаю, что он нужен для наших певцов в вокальном и драматическом отношении. Я не приемлю того, что было сделано у нас в «Пиковой даме», но могу признать, что от этого режиссер Юрий Александров не стал хуже. Он сделал то, что хотел. Нам это не подошло. Но это было сделано оперным режиссером, который знает и понимает, что такое опера. В последнее время многие драматические режиссеры лезут ставить оперы, и получается у них в основном неудачно, потому что они не понимают специфику, не понимают, что композитор писал партии в определенной тесситуре, что некоторые номера нужно исполнять в определенном пространстве и положении, что нельзя петь сольную арию, стоя спиной к зрительному залу, а труднейший, виртуозный кусок, вниз головой. Они этого не понимают. Им нужна картинка, они хотят сделать, чтоб было интересно смотреть, а как поют – не важно. Безусловно, это приемлемо в тех театрах, где нет серьезных качественных голосов, Там можно завуалировать невысокий уровень.
Для нас самое главное в спектакле – музыкальный язык. И если наша задача показать с лучшей стороны баритона Василия Ладюка в партии Меркуцио, то Арно Бернар останавливается на той грани, где у солиста в Песне Меркуцио либо будет получаться, либо нет. Он дает отправные точки с самыми сложными моментами. Если бы Василий все это время прыгал и скакал, то он бы просто не допел эту шуструю вокальную историю. Арно Бернар это понимает. А поймет ли это поставивший кучу сериалов, фильмов и драматических спектаклей, не факт.
Если ты берешься за оперный спектакль, нужно понимать, что есть условности и ограничения. Лучше сделать такой спектакль, чтобы публика поверила, что Паваротти – это Герцог или Неморино. А не выпускать на сцену молодого, мало обученного певца, чтобы он кувыркался на каждой верхней ноте, но зато был стройный и как бы подходил под роль. Хорошо помню, как весь зал Челябинского театра рыдал после того, как «убили» Максима Пастера в роли Ленского. Максим, большой человек с пыжей бородой, ни коим образом не подходит под обычное представление образа Ленского. Но это было спето с эмоциями в каждом слове… Когда он только вышел на сцену, в зале раздалось два смешка, а потом все плакали. Артист должен вложить многое. Он должен доказать, что может это сделать.
С другой стороны, мое отношение к драматическим режиссерам в оперном театре несколько опровергает наша «Пассажирка». Хотя если бы Сергей Широков не пришел ко мне и не рассказал, что собирается делать, мы бы вряд ли стали сотрудничать. Но у него есть достаточно серьезное музыкальное образование. Да, он делает развлекательное телевидение, но и является режиссером серьезных классических концертов. У него была мечта поставить эту оперу. Он четко понимал, как это надо делать, чтобы публика получила то впечатление, которое она действительно получила. Он использовал те средства, которые бы никогда не стал использовать сугубо оперный режиссер. Это серьезный эмоциональный ход. Он понимал, что «Пассажирку» нельзя поставить с ног на голову. В этой опере нет ни одного момента, за который нам становится неловко. Есть местами некоторая наивность, но это заложено в партитуре Вайнберга.
«Пассажирка» была в моем списке опер на двадцать лет. Благодаря моему учителю по музыкальной литературе и партнеру по организации оперного клуба в Екатеринбурге, необыкновенно полезному нашему театру в качестве оперного драматурга, Михаилу Львовичу Мугинштейну, я знал всю оперную историю от самых истоков. В свое время у меня даже скопилась самая большая оперная видеоколлекция в нашей стране, которую я собирал у всех. Каждый день работали магнитофоны, переписывающие видеокассеты, которые я брал у Алексея Парина, Лии Могилевской и других людей. Если я ездил за рубеж, все деньги тратил на то, чтобы привезти оригинальные записи. Их скопилось несметное количество. Только «Кармен» у меня было то ли 32, то ли 34 штуки. Потом я перешел на диски. У меня было представление того, что бы мне хотелось. Я останавливаюсь то, что сделать надо, но и ставим то, что бы я хотел. Так случилось с «Тристаном и Изольдой», так случилось с «Ромео и Джульеттой», «Фаустом», «Пассажиркой», «Свадьбой Фигаро», «Лючией ди Ламмермур», которую мы будем ставить в следующем сезоне. И дальше-дальше-дальше…
Что еще ждать публике в следующем сезоне?
Скорее всего, будет детский спектакль «Гензель и Гретель», тоже одно из названий в моем списке. Это будет рождественская история в постановке Кати Одеговой, которая в профессиональном плане сейчас прекрасно идет. Еще будут «Лючия», «Иван Сусанин» («Жизнь за Царя») в следующем году. Имея в театре Тихомирова, Антонова, Кудашева, Ставинского, Ефанова, Кунчулиа, такую оперу нельзя не поставить. Это будет серьезная работа, которая пойдет вразрез с теми планами, которые есть у других театров. Не всегда оправданно, когда одно название появляется одновременно в нескольких оперных театрах.
Беседовала Наталия Сергеева
