В прошлом году Нижегородская консерватория имени М.И. Глинки отметила свое 70-летие. В этом году такую же юбилейную дату отмечает ее ректор, Эдуард Борисович Фертельмейстер. О том, как изменилась консерватория за время его работы, с юбиляром побеседовал наш корреспондент Роман Берченко.
Эдуард Борисович, прежде всего спасибо огромное за возможность поговорить с вами и побывать в вашем гостеприимном городе, городе замечательных музыкальных традиций. Даже говорить не нужно, какое значение имеет Нижний Новгород для нашей музыкальной культуры. Его консерватория входила и входит в число ведущих в России. Первый вопрос адресован персонально вам. Вы замечательный композитор, хоровой дирижер, музыкант и вот … ректорская работа, административная, тяжелая, сложная. Зачем она вам?
Спасибо за приятные и лестные слова, которые я услышал в преамбуле нашей беседы. Наверное, ответ на ваш вопрос кроется в ваших же словах, что я музыкант. Мне дорога музыка, дорога моя профессия. И сохраняя свою профессию в себе и коллегах, я принял решение много лет назад возглавить администрацию консерватории для того, чтобы все это сохранить. Собственно, чему и служу все эти годы. Вы понимаете, что слово «консерватория» происходит от «консервация», а консервация – это и есть сохранение. Мы сохраняем музыкальную культуру тем, что передаем ее молодым поколениям, обучаем музыке. Это и есть смысл нашего отношения к музыке, это и есть служение. Возможно, звучит пафосно, но это так и есть.
Какие главные сложности приходится преодолевать в вашей административной работе?
Мне сложно сказать, какие сложности главные. Наверное, главная из них исходит из определенной сложившейся социальной обстановки – то, что в последние годы профессия музыканта имеет удельный вес не столь высокий, как того заслуживает. Я отношусь к этой профессии предвзято и, может, переоцениваю роль музыки в развитии общества. Но сейчас другая крайность – ее недооценка. Это подтверждается, в первую очередь, отсутствием образовательного понимания и понимания того, что музыка – часть большого, глубокого образования сегодня. Это главная сложность. Есть и почти главные сложности, но они рангом ниже. Это сложности, связанные с финансированием образования и культуры. Это сложности социального порядка, когда люди не могут себе позволить, чтобы их дети шли в профессию музыканта, которая не всегда способна обеспечить их будущее. Еще одна сложность связана с тем, что у консерватории, несмотря на то, что она хорошая и находится в прекрасном городе, есть определенный кадровый голод. И в качестве педагогов, и в качестве студентов. В таком голоде находится большинство региональных консерваторий. Насколько я понимаю, он коснулся он и столичных вузов. Связано это с тем, что абитуриентов становится все меньше везде и во всем. Но есть и положительные факторы, которые помогают нам держаться. Прежде всего, это фанатичная преданность коллектива своей деятельности: музыке и обучению ребят. И еще один фактор. Сейчас в консерваторию идут те, кто без нее реально не может. Если раньше, лет двадцать-тридцать назад, туда шли многие ради престижа, то теперь сюда идут те, кто действительно не может без музыки. Я считаю это фактором положительным.
Консерватория только что отметила свой юбилей. С каким багажом подошли к этой дате? Что из главного вам удалось собрать?
Я считаю, что мы подошли с весьма неплохими результатами. Пусть это звучит нескромно, я не стесняюсь этого. Во-первых, мы ничего не растеряли за прошедшие 90-е годы в качестве профессуры, наработок, школ. Приобрели новые специальности, которые пользуются сегодня спросом у работодателей. Мы вошли в новую информационную среду и в ней себя ощущаем весьма комфортно. Мы не стали замкнутым музейным вузом, а в большей степени стали открыты и демократичны. Я считаю это большим приобретением.
Я хотел задать вопрос о новых специальностях и специализациях, которые у вас появляются. Что вами двигало при учреждении этих специальностей и как проходит их становление в недрах консерватории?
Я работал 26 лет музыкальным руководителем театра и столкнулся с большой проблемой – достаточно узкой подготовкой разных специалистов. Театральные вузы готовят актеров, но эти актеры в недостаточной степени владеют вокалом, в недостаточной степени музыкальны и не знают историю музыки. Консерватории готовят оперных певцов, но эти певцы почти не владеют мастерством актера, они плохо владеют пластикой, сценической речью и даже возмущаются, когда их заставляют делать то, чему их не учили в консерватории. Когда я пришел в консерваторию, я понимал, что такая ситуация не здоровая. Искусство изначально синкретично. Нельзя так размежёвываться, тем более сегодня, когда все смешивается и возникают новые жанры на месте старых. Мы создали кафедру актеров музыкального театра, чтобы войти в стандарт. Там мы готовим унифицированных актеров, которые владеют голосом, почти как вокалисты. Экзамены по пластике у нас собирают полный зрительный зал и даже с билетами. Это делают музыканты? Актеры? Музыканты-актеры? Или все же мастера движения? Уже сложно сказать, в чем они лучше. Они, конечно, как черти, вкалывают. За четыре года они обязаны все это освоить и более загруженного факультета у нас нет. Но потом эти ребята разбираются с колес в любой музыкальный театр. У нас уже есть десять выпусков. Более того, этими ребятами наполнен Нижегородский Камерный музыкальный театр имени Степанова. Они работают и в Театре комедии, в Акимовском театре, Свердловской оперетте, уезжают в Петербург, Оренбург. Мне кажется, эта специальность – решение вопроса нового театра в широком понимании этого слова. Не драматического, не музыкального. Зрителю сейчас это нужно – клиповое сознание, желание не только слышать, но и видеть. Зрительская потребность рождает новые жанры и мастеров, которые в них работают.
Ваше решение, которое для России кажется инновацией, на Западе уже традиция. Актеры воспитываются либо в университете, либо в консерватории. Считается, что нужно понимать коллег и вариться в общем котле…
Должен сказать, что актерский факультет давно существует и в Саратовской консерватории. Такие же факультеты есть в бывших Союзных республиках, Прибалтийских странах. Но это немного другое. Мы готовим актеров только для музыкального театра, работая стыке жанров. Актерский факультет не предполагает такой музыкальной подготовки, которая дается здесь.
Давайте поговорим о еще одном вашем смелом решении. Я имею ввиду звукорежиссеров, которых вы стали обучать. Я считаю, это важнейшее решение, потому что звукорежиссеры, которые выпускаются техническими вузами или некими специальными факультетами, абсолютно не понимают контекста классической музыки. Расскажите об этой специальности.
Мое решение возникло не как некая новация, а как желание подхватить уже существующие ростки серьезного отношения к звукорежиссуре, которые появились в нашей стране. Замечательная кафедра звукорежиссуры есть в Гнесинке, в Уральской консерватории. Мы не первые, но одни из лучших. Петр Кириллович Кондрашин, прекрасный звукорежиссер, принял активное участие в создании нашей кафедры. В последнем конкурсе звукорежиссеров на базе Гнесинки первые места получила Нижегородская консерватория. Почему так происходит? Когда я был совсем юн, часто общался с Микаэлом Таривердиевым. Когда он приезжал на концерт, первым делом сам проверял все микрофоны и усилители. Он не доверял тем радистам, которые обслуживали его концерт, и всегда возмущался «Ну почему у нас нет грамотных звукорежиссеров?», имея в виду звукооператоров. Его слова я надолго запомнил и потом, делая записи разного рода, понял, что там в основном сидят технари, которые любят музыку, но не музыканты, которые знают пульт. Опыт мне подсказал ,что это необходимое направление, которое нужно развивать в консерваторских стенах.
У нас есть еще два направления, о которых бы я хотел вкратце рассказать. Это кафедра музыкальной журналистики. Не секрет, что ваших коллег, имеющих музыкальное образование, становится все меньше. А людей, которые закончили музыкальный вуз и при этом считаются журналистами, вообще очень мало. Сначала наша кафедра называлась кафедрой прикладного музыковедения, где готовили музыковедов, которые потеряли некое свое предназначение быть посредниками между публикой и исполнителями, исполнителями и композиторами и занимаются написанием научных работ и защитой диссертаций. Это все замечательно, но не имеет отношения к развитию музыкального искусства. Наука и практика не всегда стыкуются. Связь между ними потерялась. Должен быть переходник, люди, которые сведущи и в том, и в другом. Поэтому мы стали готовить лекторов-музыковедов, музыкальных редакторов для радио и телевидения, журналистов, которые могут писать о музыке, делать радио- и телепередачи о музыке, из числа музыкантов. Это крайне необходимая профессия, которая должна вырасти в редкую, важную и самостоятельную. Эти журналисты у нас тоже берутся с колес, и кафедра теперь называется кафедрой музыкальной журналистики. Более того, на основании наработок этой кафедры вышел образовательный стандарт, который одобрило Министерство образования.
Еще мы создали кафедру музыкальной педагогики и исполнительства. Такие кафедры существовали и существуют в университетах, институтах искусств и культуры. Но я убежден, что музыкальных педагогов нужно выращивать в консерваторских стенах, где атмосфера больше учит музыке. Тогда они несут эту музыку. Если они вырастают в педагогических университетах, они становятся педагогами, которые специализируются на музыке, но не музыкантами. В этом мне пришлось убедиться, потому что музыкальное направление в институтах культуры не дало нам педагогов в общеобразовательные школы. Из-за этого музыкальное развитие детей очень и очень низкое. А в дошкольных учреждениях его фактически нет.
Мой следующий вопрос связан с вашим предстоящим юбилеем. Могу ли я нескромно спросить о ваших персональных достижениях как музыканта и человека?
Действительно нескромно. Я не знаю, что вам ответить. Говорить о том, что я написал, что продирижировал и кого научил, как-то неэтично. Говорить о тех заслугах, с которыми я пришел к юбилею, тоже нехорошо. Скажу так. В профессии я считаю себя счастливым человеком. Это, пожалуй, главное. Мне удалось сделать то, что я хотел, и даже то, что не хотел. Еще больше не удалось. Поэтому я считаю, что юбилей – это не остановка, а просто точка опоры, от которой надо скакать дальше. Я не собираюсь заканчивать свою деятельность и, прежде всего, деятельность музыканта. Потому что это суть моей жизни. Если перестать заниматься музыкой, можно ложиться и умирать. Я не считаю свои достижения. Есть замечательная повесть и у Юрия Трифона «предварительные итоги». Наверное, так бы я и назвал все: предварительные итоги.
Я не Пруст и не Познер, но у меня есть свой цикл коротких вопросов, которые способны больше раскрыть человека для нашей аудитории. Какие черты вы больше всего цените в людях?
Уметь любить.
А не приемлете?
Ложь.
О чем жалеете?
Что я отмечаю юбилей.
Что бы вы изменили в вашей жизни, будь у вас шанс?
Больше бы себя берег.
Какое самое яркое музыкальное или художественное впечатление у вас было в годы юности?
Шестая симфония Чайковского под управлением Натана Рахлина. Это повернуло мое сознание в 7 или 8 классе. Я решил стать дирижером и композитором.
Кто были ваши кумиры в юности?
Они менялись очень часто по мере развития вкуса и взросления. За некоторых мне теперь даже стыдно. За некоторых – нет. Как ни странно, моим кумиром всегда был и остается Булат Окуджава.
Какое главное художественное или человеческое открытие для себя вы совершили в последние 10 лет?
Пожалуй, такого открытия нет. Тем более, его нельзя обозначить вехой в 10 лет. Глаза открывались постепенно и не сразу.
О чем вы мечтаете?
Вы знаете, слово «мечты» для меня сейчас имеет несколько иное значение. Мечта – это достижение цели, а цель, скорее всего, является мечтой.
Если бы вам предложили совершить путешествие во времени, в какой бы год вы отправились?
В год моего рождения. Посмотреть, как все происходило другими глазами.
Если бы на свете не существовало музыки, чем бы вы занимались?
Это был бы не я. Не могу представить себя не музыкантом, хотя некоторые профессии меня интересовали. Может быть, я был бы врачом, психологом или садоводом. Но это был бы другой человек, иначе сложившийся и по-другому отвечавший бы на ваши вопросы.
Может ли музыка изменить мир?
Нет.
Может ли музыка изменить человека?
Да.
Вы счастливый человек?
Да.
