На XI фестивале «Территория» Электротеатр «Станиславский» представил премьеру камерной оперы «Маниозис». В эксцентричном представлении смешались звуки стиральной машины, речевые фонемы из разных языков, детективный сюжет с убийством и выдержки из трактата Спинозы «Этика». Что здесь от оперы, а что от лукавого, разбиралась Мария Юрченко.
«Территория» – фестиваль современного искусства и то, что оперную премьеру представляет Электротеатр «Станиславский», вполне уместно. Двухактный «Маниозис» сочинил и поставил Александр Белоусов – выпускник режиссерского факультета Киевской консерватории и Мастерской Индивидуальной режиссуры Бориса Юхананова. В своих прежних проектах он прекрасно отработал аудиовизуальный формат. На счету Белоусова – звуковые перформансы, инсталляции и саундтреки к фильмам. Его коллегами по «Маниозису» стали: либреттист Андрей Ирышков, арт-директор Электротеатра «Станиславский» Степан Лукьянов (сценография) и главный художник театра Анастасия Нефёдова (костюмы).
В «Маниозисе» авторы развивают идею познания через манию, а за доказательной базой обращаются к нидерландскому философу-рационалисту Бенедикту Спинозе и к его основополагающему труду «Этика». По Спинозе природу человека определяет созидательное стремление к познанию (через чувство, интуицию и разум), а также разрушительные “смутные идеи”, аффекты или страсти, вытекающие из желания, удовольствия и неудовольствия. Свои тезисы философ изложил геометрическим способом, посредством аксиом и теорем. Трудно оценить, насколько авторов действительно взволновало учение Спинозы. По крайне мере избранные теоремы, озвученные за время спектакля, ничуть не проясняют его для зрителя, но все же превращаются в отчетливый художественный элемент замысла.
Последствия избыточной страстности, неспособность ее усмирить, обыгрываются в линейном сюжете, главным героем которого становится маньяк – он же Протагонист (певец и перформер Алексей Коханов). Впервые герой появляется перед зрителями еще до открытия занавеса – с воспаленными глазами и в длинном кожаном плаще на голое тело. Распахивает он его в точности, как знаменитый эксгибиционист из анекдота, демонстрируя вполне приличный вид – белые шорты и майку. Протягивает два раза «А-а-а-а…», потом «Э-э-э-э…» (в контексте оперы можно подумать, что распевается) и исчезает.
Занавес, шелестя целлофановыми драпировками, раскрывается. Компактное пространство Малой сцены художник Степан Лукьянов оформил геометричными объемами. От середины в правый угол поднимается фактурная пирамида из промышленных контейнеров, стены и пол украшают схематичные картинки – ручки, ножки, “огуречик”, из которых получается “человечек”. Рядом – стиральная машинка и большой цилиндр, обтянутый черным чехлом (им затем будет отведена немаловажная роль). Здесь же на авансцене сидит дирижер (Владимир Горлинский, композитор, ученик В. Тарнопольского) в классическом костюме с ярким акцентом в виде красных носков под громоздкие белые сандалии. На пирамиде восседает Писатель (певец Сергей Малинин) – как впоследствии окажется, Протагонист – плод его воображения (он пока съежившись лежит на полу).
Ничего не намекает на присутствие оркестра или хотя бы инструменталистов (их тут и посадить негде). Тем не менее дирижер взмахивает палочкой – представление начинается! Первая “музыкальная” ткань складывается из чередований хлопков Писателя и разной степени членораздельности звуков, цоканий и причмокиваний, самый выразительный из которых – фактурный “икающий” звук. Им на разные лады будут пользоваться все исполнители. Из выдвижного металлического ящика вылезает девушка (актриса «Гоголь-центра» Светлана Мамрешева) во всем белом с котелком на голове и на высоких платформах, на которых большую часть времени грациозно “ковыляет”, намекая, видимо, на свою неустойчивую природу. С ее появлением звуков становится больше: расстегиваемая молния на чехле звонким металлическим эхом отзывается на соприкосновение с оцинкованной поверхностью цилиндра. Чехол исчезает в стиральной машинке, после запуска которой “ансамбль” звучит в полную мощь!
Космический эльф с пушистым ирокезом (музыкант-импровизатор Кирилл Широков) выкатывает миниатюрный рояльчик (по залу проходит легкий смешок) и набор всевозможных смычков, трубочек и палочек, картинно усаживается, раскладывает партитуру, надевает перчатки со специальными насадками-гайками (так будет удобнее извлекать нужные звуки). За полтора часа сценического времени у слушателя значительно расширяются представления о звуковой палитре такого инструмента, как стальная бочка. Эльф елозит по ней рваным смычком, постукивает палочками, ласкает звонкими подушечками пальцев. Причем создатели спектакля анонсируют, что в своем произведении они обращаются к истокам оперного жанра – Drama per musica, а в музыкальной ткани встречаются аллюзии на полифоническую музыку Ренессанса и романтический язык Вагнера. Учитывая, что в исполнении не фигурируют классические инструменты (за исключением разве что дирижерской палочки), уловить это даже профессионалу весьма затруднительно.
Непрекращающийся лязг и скрежет, икание, произношение отдельных фонетических слогов и вокальных фраз на немецком языке (некоторым из которых авторы находят абсурдные аналоги в русском), а также сквозное повествование и актерская самоотдача действительно заряжают спектакль потрясающей оперной насыщенностью. Но оперой «Маниозис» никак не назовешь. Его музыку было бы честнее трактовать как саунд-арт с элементами оперы (а тут уж, пожалуйста, – хоть Палестрина, хоть Вагнер). Что касается фабулы, то авторы скорее распутывают не драматический конфликт, а концептуальную задачу.
Жертвой маньяка становится хорошенькая девушка, привозящая пиццу на дом. Первый акт заканчивается “сценой проникновения с последующим удушением”, которая фигурально решена изящным хореографическим этюдом Альберта Альбертса.
Второй акт выглядит более зловеще: черные контейнеры, сложенные один на другой, образуют мрачную стену («об их содержимом можно только догадываться», – комментирует художник). В центре композиции стоит металлический ящик, напоминающий одновременно хирургический стол и гроб. Радикально преображается дирижер – в драгдилера, схваченного маньяком и привязанного скотчем к стулу (это не мешает ему выполнять свою музыкантскую роль). Писатель щеголяет в шелковом халате, стянутом на спине черными бретельками, и уже не вполне отделяет себя от героя. Женская сущность присутствует в образе белой невесты с фатой. А партию стиральной машинки перенимает кофеварка.
Нерв спектакля накаляется, вокальная палитра усиливается воплями и мычанием, чтобы разрешиться весьма неожиданным финалом и поведать зрителю о любви к Богу. Апофеозом спектакля становится выход дирижера-драгдилера, вооруженного электрогитарой и заведенной дрелью. Через брешь в стене ему вторят жуткие раскаты торцовочной пилы. Мир прекрасен, опера жива, а человек не Бог лишь потому, что порабощен неистовой натурой…
Мария Юрченко
